Во времена, когда Кириллом и Мефодием закладывались основы старославянской литературы, были среди ее жанров и стихотворные. Сам Кирилл Философ, по-видимому, писал силлабические стихи, среди которых были: похвала Григорию Назианзину и «Проглас» (иначе говоря, предисловие) к Евангелию.
Унаследовавшая кирилло-мефодиевскую традицию, Болгария X–XI веков продолжала культивировать безрифменную силлабическую поэзию, которая, однако, на Руси не прижилась.
Несмотря на то, что книжники древнекиевской эпохи безошибочно отличали стихи от прозы, о чём свидетельствует правильность пунктуации, при помощи которой в домонгольских пергаменных рукописях выделяли стихотворные строки (имеется в виду русский извод), они всё же отреклись от силлабического принципа.
В переводах византийских поэтов стихотворный рисунок они не сохраняли, и не потому, что делать этого не умели, а потому, что стремились к сохранению, прежде всего, не его формы, а, «смысла речей» оригинала. Возникает правомерный вопрос: почему же все-таки стих оказался вне рамок древнерусской книжной культуры? А ответ, по-видимому, следует искать в специфических отношениях фольклора и русской средневековой литературы.
Народное искусство рассматривалось церковью как идеологически чуждое. Церковь старалась посредством эстетической дистанции отделиться от народного искусства.